Дневник участника экспедиции «Полярный Робинзон – 91» Алексея «Маугли».

22 июля. Понедельник.
Вот и наступил день высадки на остров. Как ни странно, но с самого начала этой затеи с робинзонами я был совершенно уверен, что пройду второй тур и стану участником третьего. Правду, все-таки не забыл скрестить пальцы и зажать в ладошке амулет – меленькую обезьянку, когда после заключительного этапа мы собрались вокруг костра, чтобы услышать окончательный вердикт организаторов робинзонады. Когда прочитали мое имя – облегченно вздохнул. Всего нас осталось двенадцать. Кто-то из них должен был стать моим напарником. Хорошо бы Егор. Но… Жеребьевка указала на Деда. Не любили его ребята. Считали, что он западло и куркуль. Я расстроился, но вида не подал, ведь меня зовут Маугли!!!Да и нехорошо это – делать выводы, толком не узнав человека, поэтому осторожно начинаю свой разговор с ним, хочу познакомиться поближе. Дед тоже, похоже, изучает меня. Когда собирали дрова для костра, он, внимательно глянув мне в глаза, произнес: «Тебе будет трудно со мной». Похоже на правду, подумал я, но вслух прозвучало: «Может быть, но люди должны стремиться притереться друг к другу…»
Вот и остров – долгожданная цель. Чувство радости прошло быстро. Отыскал толстое бревно. Сел лицом к Кондострову, где находится наш наблюдательный пункт, и взял в руки дневник. Легкий ветерок приятно холодит лицо. Что день грядущий мне готовит?

23 июля. Вторник.
В два часа проснулся от беспрерывных комариных атак, все ещё находясь под впечатлением каких-то жутких снов. Осмотрелся. Дед куда-то исчез. Пошел, наверное, осматривать остров. А может … и эта мысль пришлась мне по душе – он не выдержал и его увезли на базовый остров? Но это, конечно же, мечты. Утро обещало хороший день. Солнце медленно поднималось, освещая неподвижные ветви деревьев. Настроение же подавленное. С тоской смотрю на Кондостров. Романтика романтикой, а есть все-таки хочется. Сорвал ягеля. Сварил. Отвратительное блюдо, но надо привыкать, деваться некуда. Шаги за спиной окончательно развеяли мои иллюзии относительно быстрого избавления от напарника. Дед за то время, что я хандрил, обошел весь остров и отыскал место для стоянки, а вдобавок принес что-то вроде сачка и ещё какую-то ерунду. Не теряя времени, собираем вещи и идем на новое место. Нам действительно повезло, стоянка оказалась уютной и уже обжитой туристами. Небольшой домик будет смотреться здесь отлично. Но как же мы намучались, бегая по всему острову, разыскивая подходящие бревна и таская их на спине!
Работали до десяти часов, потом сон. Когда открыл глаза, суп уже варился на костре, Дед опять куда-то пропал, а обещал разбудить, часы ведь у него. Как бы не опоздать вывесить спасательный жилет, знак для наблюдателей, что с нами все в порядке. Сорвал горло, пока звал Деда. Настроение паршивое. Хочется на базу. Не представляю себе жизни дальше. В голову лезут воспоминания. Дом. Лагерь на Шуе. Слезы невольно наворачиваются на глаза. Какие в лагере были ребята!!! А я, как назло, попал на остров с тем, кого сторонились все, в том числе и я. Ну никак не могу найти общий язык. Он мне противен, просто отвратителен. О боже, как я хочу избавиться от него!
Весь день строили дом. Вымотались вконец. Пока работали, я как умел намекал Деду на то, что ему просто жизненно необходимо покинуть остров. Но, кажется, мои усилия потрачены зря.
Понял одну деталь – на острове нельзя думать. Нужно работать и работать. Иначе, точно, пустишь ракету – знак SOS. Интересно, долго настоящий Робинзон протянул бы в этом климате и на таких харчах?

24 июля. Среда.
Завтрак – грибной суп, чай из листьев черники и можжевельника. Обед – мидии и снова чай. Ужин – суп из щавеля и рябины, чай из костяники. Странно, но все время мучает жажда, а есть почему-то не хочется, хотя нет-нет и засосет под ложечкой.
Не утаю намекать Деду на то, что его место не здесь. Чувствую угрызения совести, что возможно поступаю нехорошо, мерзко, гадко, но ничего не могу с собой поделать. Я не могу с ним жить!!! Решил зайти, что называется, с другого боку. Стал описывать свои недостатки, убеждать в том, что хуже меня нет никого на белом свете. А он в ответ только улыбается. Но это, как я понял, бравада. Днем, во время отдыха, Дед по обыкновению удалился, и вдруг я услышал, как кто-то хлюпает носом. Встал и тихо прокрался в сторону странных звуков. На камнях, в нескольких десятках метров от лагеря, сидел Дед и, уткнув голову в колени, горько плакал. Кажется дело сделано, подумал я. Но, увы. Вернувшись, Дед повел себя как ни в чем не бывало.
Остров все больше и больше начинает мне нравиться, но Дед… Как же он некстати!
Завтра мой день рождения. Мне исполнится 17. Ещё день, уверен, продержусь, а вот что дальше? Физические нагрузки мне нипочем, но психологические… Как трудно существовать, именно существовать рядом, но не иметь возможности общаться по душам… Некоторые, может быть, не поверят, но без этого я просто не могу жить и, если мой напарник не покинет остров, буду вынужден пустить ракету и прекратить эксперимент. Единственная отрада – наша курица-кривоклювка, которая почему-то осталась безымянной. Она адаптировалась быстро, и её не мучают вопросы психологической совместимости. Имеет, однако, не очень приятную привычку клевать на мне комаров, когда я сплю. Постоянно будит своими меткими попаданиями то в лоб, то в нос. Её тоже мучает жажда, но она неаккуратна – банку свою сбивает так часто, как будто родилась футболисткой.
Кстати, о снах. Как только закрываешь веки – перед глазами все наши робинзоны. Мы с ними разговариваем, смеемся. Нам вместе хорошо, и среди них нет Деда. И так каждый раз. А откроешь глаза… Ну да ладно.

25 июля. Четверг.
Утром нашел Деда спящим на камнях неподалеку от избушки, и мы вместе пошли вывешивать жилет. Снова я сделал дежурный намек на то, чтобы не вывешивать его – и снова отрицательный результат. Провисев положенное, жилет опять занял свое место под камнями, а мы пошли в поход за едой. Удача сопутствовала нам: попался большой подберезовик, который заменил два гнилых гриба, найденных чуть раньше. Постороннему, наблюдающему наши чисто деловые отношения, вряд ли пришло бы в голову, что эти два паренька, суетящихся вокруг костра, с трудом переносят друг друга. Все было в высшей степени дипломатично. В меню был суп из груба и чай из Иван-чая. Когда завтрак, он же обед, был окончен, я, выждав немного, сказал: «Наверное, завтра пущу ракету». «Почему?» – не скрывая своего удивления, спросил Дед. «Думаю, ты сам понимаешь. У нас -несовместимость характеров. Не знаю, как это объяснить, просто не могу с тобой ужиться. Иногда у меня возникает желание убить тебя». Дед заулыбался. «Не смейся. Я человек крайне неуравновешенный».
Разговор длился час, а то и более и завершился тем, что Дед обещал мне покинуть остров. Мне удалось задавить его психологически, и он сам поверил ч то, что плохо подготовился. Добившись своего, я стал утешать Деда, чтобы хоть как-то уменьшить горечь поражения, да и убедить себя в своей правоте. Говорил, что если в этом году не получилось, то в следующем получится обязательно…
В назначенное время жилет не появился на привычном месте, вместо него запылал сигнальный костер, который я собрал одним духом, радуясь скорому расставанию со своим Пятницей. Он же, с собранными вещами стоял рядом. «Я попрошу, чтобы мне на замену прислали «ПС» (* примечание – кличка такая), – сказал Дед, – ведт ты так сильно этого хочешь». «Посмотрим», – сдержанно ответил я, хотя он был совершенно прав. Я об этом мечтал. «Может, я и вправду не готов. Может, психолог во мне ошибся?» – с сомнением в голосе продолжал мой собеседник. «Не знаю. Я же не психолог, а медбрат широкого профиля», – ответил я с улыбкой, не в силах сдержать внутреннее ликование.
Наш костер и отсутствие жилета, по всей видимости, никого в лагере не обеспокоили. Разомлев на солнышке, мы легли рядом друг с дружкой на теплый камень и задремали. Не знаю, сколько прошло времени, но пробуждение принесло новые тревоги. Дед первым заметил пожар. Горело дерево и мох вокруг. Безоблачная погода сделала ягель хорошим горючим, а костер сыграл роль спички, брошенной в сухую солому. Восточный ветер усиливался и стал гнать пламя по каменистому откосу. «Я за банками!» – крикнул я и что есть духу помчался в лагерь. «Топор! Не забудь топор!» – успел услышать я голос Деда.
Через несколько минут, гремя банками и с топором в руках, я вернулся к месту происшествия. Дед отрывал ягель, не давая огню распространиться. Две банки, вылитые в огонь, похоже, испарились, не достигнув земли.
«Сюда!» – заорал Дед, устремившись в сторону лагеря, но голос его сносил сильный ветер.
Только через час мы сбили пламя и, уже не торопясь, залили оставшиеся очаги. На базовом лагере ЧП прошло незамеченным.
Следующую попытку дать сигнал решено было перенести на 16 часов. И вот я снова на берегу, вглядываюсь в далекие очертания лагеря. Там варили обед, но людей не было видно. Вид костра вызывал во мне воспоминания родного очага, вкусных наваристых маминых щей, которые я так и не доел перед отъездом. Вспомнил деревню, бабушку, Ксеничку, племянника Мишутку. Только здесь я по-настоящему понял, как мне не хватает моих родных…

Тихо подошел Дед.
- Ты не кричал ещё?
- Нет, – ответил я.
Мы стали кричать что есть силы, но реакции никакой. Слегка оглохнув от собственных голосов, присели на камень.
- Ты знаешь, Дед, мне кажется, что я тоже не выдержу. Как вспомню, как хорошо дома, так и бросил бы все. Ну, подумаешь, не получилось в первый раз, получится во второй, а за это время я успею натренировать свои силу воли.
Не помню, что мне отвечал Дед, но через несколько мгновений эта минутная слабость прошла и я снова был готов к испытаниям. Мы опять стали истошно вопить и вскоре увидели, как в лагере забегали люди. До нас донеслось: «Сейчас!» Ещё несколько минут – и от береге отвалила лодка. Она быстро приближалась, мы уже смогли различить наших докторов: Валерия Агапова и Олега Николаевича Щукина.
- Ну что тут у вас? – нервно, как мне показалось, крикнул Валера.
- По медицинской части ничего, – успокоил я.
- А что же тогда? – выкрикнул кто-то с лодки.
- Один из нас хочет сойти с острова.
- И кто же это? – спросил Валера, вылезая на берег.
- Дед, – ответил я.
- А почему? – вопрос был обращен к Деду.
- Ну мы поговорили… – начал я.
- Ты не перебивай. Дед, рассказывай.
- Ну, мы чего… замялся Дед.
- У нас несовместимость характеров, – сказал я.
- Ты не перебивай, – снова оборвал меня Валера.
- Так почему Дед, а не ты? – спросил уже меня Валера. Обернувшись к своим спутникам он сказал: – давайте их разведем и поговорим.
Дед с Олегом Николаевичем пошел в одну сторону, Валера и я в другую. Разговор был долгий и тяжелый. Главный аргумент наших наставников – необходимо вжиться в образ, понять, что нас только двое и никто не придет на помощь. В се наши разногласия – «детский сад» в сравнении с тем, что было бы, случись такое на самом деле. Перед расставанием поговорить со мной решил и доктор. Мы присели на бревно.
- Ты помнишь Хо и Знахаря, прошлогодних робинзонов? – спросил он. – Скажи, они друзья?
- Нет, не друзья.
- А Христос с Румыном?
- Христос на пальцах объяснил Румыну: если потянусь за ракетой, бей палкой по рукам. И тот понял.
- Ты представь, что вы два иностранца. Вы не можете общаться, но видишь, человеку трудно. Подойди, помоги и отойди в сторону. Ты сильнее физически, но Дед не слабее тебя психологически. Ведь правда?
- Да, – согласился я.
- А ты просто затерроризировал своего напарника.
- Да, – опять согласился я. – Наверное, я просто внушил себе, что он плохой, и не могу ничего поделать.
- И все-таки, я думаю, что вам нужно остаться и продолжить эксперимент. Ваше счастье, что вы не пустили ракету, а то мы были бы обязаны снять вас с острова. А теперь мы сядем в лодку, а вы вдвоем должны решить, сможете ли продолжить свое пребывание здесь.

Подошел Дед.
- Ну что, остаемся?
- Да, остаемся.
Я дал Деду руку. Он дал свою. Ни Саша, ни Валера ещё не успели разместиться в лодке, а ответ был уже готов: «Мы остаемся», – крикнул я.
Доктор подозвал меня и, пристально глянув мне в глаза, тихо сказал: «Маугли, я думаю, тебе нужно извиниться, это будет правильно».
Лодка отчалила, а мы направились в лагерь. По дороге я принес Деду свои извинения. Как-то сложатся наши дальнейшие отношения?…

26 июля. Пятница.
Ночью пошел дождь, и его холодные струйки через дырки в крыше быстро подняли нас. В авральном порядке стали перетаскивать свой нехитрый скарб в места посуше. Огонь погас, и зажечь его никак не удавалось, но вскоре сон вновь сморил нас.
Разбудил меня визгливый звук металла по камню. Дед точил топор, и, увидев меня, приветливо кивнул головой. Захлебываясь от переживаний, стал рассказывать о своей утренней охоте на утку, в которую удалось попасть камнем, но та как ни в чем не бывало, тряхнув перьями, отплыла подальше. Доев наш ужин вместо завтрака, мы разделились: Дед остался в лагере заниматься жилищем, а я пошел добывать пропитание. Моя добыча состояла из сыроежки и нескольких горстей черники и морошки.
За обедом разговорились, и как-то легко, без натуги, как добрые знакомые. Стали вспоминать любимые блюда. Я опять возвращался мыслями в деревню, к щам, к картошке… От этих воспоминаний настроение несколько испортилось. Моя хандра надоела Деду, и он сказал: «Де чего ты разнылся». Я, как ни странно, не обиделся, даже напротив, чуть воспрял духом. Так в течение дня мы поддерживали друг друга, внушая себе мысль, что сможем прожить на острове столько, сколько будет нужно, единственно, что могло помешать этому – экзамены Деда: если его родители не договорятся, то нас снимут до срока. Я почествовал, что искренне переживаю это… Жаль, тем более что мы неожиданно стали обладателями целого «склада» продовольствия. Случайно обнаружили запас туристов – черные сузари, чай, соль. А если ещ1 и мяса удастся достать… От этой мысли рот наполнился слюной, и мы заторопились ставить ловушки на зайцев из обрывков сетей, которые во множестве валялись на берегу.
Сегодня пришел к выводу, что нужно если не выиграть, то продержаться, чтоб я смог смотреть в глаза родителям и они не стыдились бы за меня. Я как бы разговариваю с ними, когда хожу вешать и снимать жилет.

27 июля. Суббота.
Утром пошел делать плот, напевая под нос разные песенки. Вообще, песни мне очень помогают. У нас вся семья певучая и родственники тоже. Когда строил плот, почувствовал страшный голод. «Ерунда, – сказал я сам себе, – люди жили в блокадном Ленинграде на хлебе из черте чего да ещё при сильном морозе. Ты же мужик, Маугли! Не кисни».
В отлив пошли и набрали ламинарий с моим товарищем. Да, я не оговорился, назвав Деда товарищем. Другом он мне, наверное, не станет, а вот товарищем по несчастью уже стал. Сварили водоросли и отвар съели с сухарями.
За время робинзонады я понял, что не хочу выиграть, не за тем сюда ехал. Ехал для себя. Ещё на втором туре я узнал себя благодаря отличным ребятам. А остров – это экзамен на всю жизнь. Хотели осмотреть остров, но сильный пронизывающий ветер сорвал наши планы. Но, похоже, наших соседей – утку с утятами, – облюбовавших бухту, он не очень беспокоит. Они курсируют туда и обратно, изредка окидывая нас взглядом. Несколько раз прилетала любопытная чайка и садилась на камень напротив нашей стоянки. Маленькие птички, не знаю их названия, все время вертятся вокруг хижины и садятся на крышу. Этакие непоседы с оранжевыми хвостиками. Все время о чем-то спорят, щебечут.
Развели костер, и тут Дед, который делал вертушку из дощечек, чтобы наблюдать силу ветра, разрезал себе сустав до кости на указательном пальце левой руки. Оторвал кусочек бинта, сделал примочку йода вокруг раны, приложил марлевую салфетку на рану и стал бинтовать под крики Деда: «Бинтуй сильнее». Настроение у меня резко упало. Опустились руки. Пока напарник лежал в доме, я сварил суп из грибов и ящерицы и вскипятил воду для грузинского чая.
Решили не вывешивать в 22 часа жилет, а покричать на остров, чтобы приехали врачи. Пока ждали реакции наблюдателей, разговорились о конкурсе. Я сказал, что за это время узнал свои плохие стороны. Да и его, Деда, знаю теперь.
- Ты – неплохой парень, сказал я ему, – но в свои шестнадцать ещё совсем ребенок.
Вскоре причалила лодка. В ней были наши доктора – Щукины Олег Николаевич и Татьяна Ивановна.
- Не волнуйтесь, у нас все здорово, – обрадовал я доктора.
- А я ничего и не думал, ведь вы же нормальные ребята. Вы, вообще, молодцы. Мы видели с нашего берега, как вы за один день дом построили, – согрела мне душу Татьяна Ивановна, – Ты побудешь один, пока мы отвезем твоего товарища на остров?
- Конечно, в чем вопрос.
Я помог столкнуть лодку, а Дед, сидя в ней, рассказывал, какой я молодец, что так быстро перевязал ему руку.
Его отсутствие было недолгим, уже где-то через час я услышал крик и выглянул из дома. Навстречу шли улыбающиеся Дед и Белый, наш наблюдатель. Мы обнялись как братья.

28 июля. Воскресенье.
Дед опять не выспался из-за холода, и мы договорились, что он попытается заснуть, а я тем временем приготовлю поесть и нарисую карту острова. Пока обходил владения встретил зайца. Милый ушастик сел на задние лапки и, посмотрев на меня, через несколько секунд бросился наутек. Я, сжимая в руке булыжник, за ним. Но разве угонишься по камням за косым? вернулся быстро и, сев на бревнышко, опять стал вспоминать. Это плохо, все время думать о еде и близких, но ничего не поделаешь. Дед приболел, вид у него не важнецкий. Я уже давал ему таблетку сульфадиметоксина, но состояние не улучшилось. Пытался его поддержать, но, видимо, не очень удачно. «Что ты меня утешаешь, надоел», – сказал он, и я умолк. К вечеру вновь разговорились и, обсудив ситуацию, решили 31-го утром дать ракету, но есть НЗ – банку кофе с молоком – зареклись. Если и сойдем раньше времени, то с гордо поднятой головой. Для меня восемь дней – это срок.
- Надо уметь проигрывать, – сказал Дед, и я согласился.
Ближе к ночи приплыл Валера – перевязать руку. На все наши вопросы отвечал уклончиво или вообще отмалчивался.
Перед сном я снова дал больному таблетку.

29 июля. Понедельник.
Дед спать не ложился, всю ночь поддерживал костер. День был занят поиском пищи. Ближе к вечеру на остров заглянули киношники. Удалось выяснить, что возможно нас снимут 31-го. Господи, как я устал. Как мне это осточертело. Это однообразие – прилив, отлив… Эти камни. Все!!! Чуть не дошел до истерики. Настроение резко упало, у Деда тоже. Мы с ним полаялись, но это было нужно. А в общем продолжаем поддерживать друг друга. Ещё у Деда болит горло. Я даю ему таблетки. Гложет меня, медбрата, подлая мысль, чтобы он заболел, и тогда нас снимут с острова. Хочется самому заболеть, но не специально, а так же случайно… До того как уснуть, снова вспомнил родных, близких, деревню, еду.

30 июля. Вторник.
Проснулись в 9. сходили за дровами. В 10, как всегда, вывесили жилет, в 10-30 сняли. Делать эту процедуру становится все труднее. Я слабею. Чувствую, как подгибаются ноги, да и авторучку держу уже не так уверенно. Суп из щавеля снова вызвал волну отвращения ко всему. Горло у Деда проходит. Ещё ночью он поставил донку – и вся надежда на неё. В 16 часов сходили проверили её. Пусто. Это был удар. Настроение ни к черту. Пытаюсь внушить себе, что нас снимут все же 31-го, но получается плохо. Думаю, хватит экспериментов. Восемь дней – это срок, этого мне вполне хватило, чтоб понять, что это не для меня. Решили все же дождаться третьего августа и дать ракету. Вечером нашел гриб, и мы сварили похлебку. Настроение улучшилось. Вот так-то, то мне хочется сойти, а то я уверен в себе. Тонкая вещь психология. 31-го решили зарубить курицу и пожарить её, а из потрохов сделать суп. После вечернего «жилета» опять вспоминал дом…

На этом дневник обрывается. На следующий день всех сняли с островов. Это было связано с возможностями корабля осуществлявшего выброску на большую землю.
Так же дневник был опубликован в журнале «Вокруг Света» номер 4 – 6 за 1992 год.