День первый. 8 июля. Воскресенье.
Итак, я на острове, отрезанный от всего мира. После продолжительных скитаний на моем корабле по бушующему морю Белому я потерпел крушение у скалистых берегов этого острова и оказался на нем вместе со своим другом… Или — мой утлый плотик после крушения в открытом море большого судна наконец-то нашел свое пристанище здесь, на этом необитаемом острове, населенном неведомыми птицами и зверями… А если серьезно, то сегодня утром меня и моего собрата по робинзонаде Артура Лузгина высадили на западном, каменистом берегу вытянутого, как стрелка компаса с юга на север, острова Абакумиха. Старый баркас остановился от берега метрах в ста. Мы перебрались в синюю моторку «Кемь-Каяни», возбужденные приближением долгожданного события, держа в руках завернутые в плащ-палатку НЗ и наш минимум запасов. И вскоре уткнулись в серые валуны Абакумихи.Немного поразмыслив, решили идти на южную часть острова, более лесистую и крутую, к которой примыкал еще один крохотный островок, состоящий в основном из громадных валунов. Между Абакумихой и островком тянулась песчаная коса, образуя две небольших бухты и вполне сносный пляж. Но нас привлекло не только это. Еще на подходе к Абакумихе один щетинистый мужичок, вероятно, из команды баркаса, пространно намекнул, что этот островок будет нам очень интересен. Все попытки вытянуть из него еще что-нибудь не увенчались успехом. Предстояло выяснить ценность островка самим.

Мы обосновались у небольшого давнишнего очага в южной части Абакумихи. И тут же решили обследовать побережье.

Остров Абакумиха оказался невелик, мы обошли его часа за три. Северный берег представлял собой монолитную пологую стену серого камня. «Ни ложбиночки пологой, ни тропиночки убогой». Этот берег можно было бы окрестить Берегом смерти, если бы не пернатые. На каждом шагу мы вспугивали стаи уток и чаек. Правда, взлетали они на изрядном расстоянии от нас — не метнуть ни камня, ни топора. В одном месте я даже загнал в воду тюленя. Заметил его, лишь когда подошел почти вплотную: серый, округлый, он мало чем отличался от окружающих камней.

Каменистые откосы, отвесные стены, скальные уступы окаймляли почти все побережье острова. Растительность была лишь в центральной части и подходила почти вплотную к морю только на южной стороне.

По дороге, вспоминая наставления инструкторов, мы собирали, так сказать, следы антропогенного воздействия. В результате возле очага оказались старая лыжа с порванным креплением, детский пластмассовый пароходик, розовая ножка куколки, кожаный порванный сапог, масса поплавков от сетей и так далее. В чем, в чем, а в следах человека на Абакумихе недостатка нет! К тому же во время обхода мы установили, что весь берег буквально усыпан бревнами и досками, вероятно, оторванными где-то от пирсов и принесенными сюда морем.

Окинув взглядом завалы бревен, мы решили ставить сруб. Дело не легкое, особенно в первый раз. Перетаскав около двадцати бревен, взялись за топор. Я моментально набил себе мозоли от резиновой ручки топора. У Артура были перчатки. Проработав около пяти часов, мы поставили только треть сруба, но устали изрядно, тем более что последнюю ночь почти не спали. Решили немного отвлечься и занялись проблемой: чем бы пообедать? Артур, раздевшись, вошел в воду залива в надежде отыскать желто-бурые длинные листья ламинарии, которые можно употреблять в пищу сырыми. Я же, заострив тонкую палку, гордо окрестил ее гарпуном и отправился за рыбой. Но увы! Рыба замечала меня раньше, чем я успевал воткнуть в нее свой гарпун. Артур, набрав листьев ламинарии, развесил их на ветвях и спустился к воде отмыть от грязи стеклянную банку, найденную на северном берегу Абакумихи. Закинув свой гарпун подальше, я вернулся к очагу и принялся за огонь. Через несколько минут услышал голос Артура. Оказалось, он наткнулся на заросли мидий-ракушек. Питательнейшая вещь. Через несколько минут мидии варились в котелке с морской водой, и еще через несколько минут мы их с аппетитом поглощали.

Во время осмотра острова я сорвал несколько желтых веточек зверобоя. Нарвав еще брусничных листьев, разложил травы на плащ-палатке, а Артур, взяв котелок, отправился на поиски пресной воды вдоль западного побережья. Там, где начинался северный монолит, мы в расселинах видели множество луж с водой, вполне пригодной для питья. Вскоре Артур вернулся. Пахучий зеленоватый отвар был приготовлен в течение двадцати минут.

День был на исходе. Настала пора позаботиться и о крыше. Быстро соорудив навес из досок и клеенки, мы покрыли его плащ-палаткой, перенесли под навес все вещи, которые могли намокнуть, и улеглись спать. Тотчас нас окружил писклявый рой комаров… Так закончился наш первый день на острове Абакумиха.

День второй. 9 июля. Понедельник.
Проснувшись в полдень, сварили оставшиеся от вчерашней пирушки мидии. Несколько штук отложили в сторону. Еще вчера появилась мысль попробовать половить на них рыбу. Снасти у нас были, удилище я быстро вырубил из сухой сосенки, и Артур отправился на промысел. А я взял котелок и пошел за водой на примыкающий к Абакумихе островок. Во время вчерашнего беглого обследования мы видели там лужицы пресной воды; островок был гораздо ближе, чем то место, где Артур брал воду. Обойдя пару луж, я заметил несколько маленьких и вполне чистых водоемчиков, что цепочкой тянулись к морю. Кое-где на голом камне можно было различить узкую темную бороздку стекающей воды. Так вот в чем ценность этого островка! Здесь били самые настоящие пресные ручьи. Теперь мы были фактически освобождены от ежедневного хождения по камням Абакумихи за километр от дома. Вернувшись, я бросил в котелок несколько кристалликов марганцовки, отпил немного и принялся за работу.

Артур вернулся ни с чем, сказав, что в прозрачной воде его удилище легко заметить. Снова принялись за строительство дома. Перчатки на сей раз поделили. Было очень жарко. Каждые полчаса я спускался к морю, чтобы намочить верхнюю одежду. В первый день я неосмотрительно снял с себя почти все, и теперь плечи мои изрядно горели.

Когда уже близился прохладный комариный вечер, с Артуром случилось ЧП. Работая топором, он после какого-то неловкого удара вонзил лезвие в ладонь левой руки. Мягкая плоть была рассечена почти на сантиметр в глубину. Крови было немного. Артур держался на редкость спокойно. Я быстро вскрыл пакет с медикаментами, извлек бинт, ампулы с йодом. Обработав рану, наложил тугую повязку. Рана была не из легких, поэтому, немного поспорив, решили сделать вызов.

В снаряжении, которое нам выдавалось при высадке, были две ракеты, подобные новогодним хлопушкам, но гораздо больших размеров. С замирающим от волнения сердцем я вышел на берег моря, поднял ракету, рассчитав на глазок угол наклона против сильного ветра. Красный огонек с шипением взвился вверх, оставляя сизый, быстро уносимый ветром след. По нашим расчетам, прийти к нам должны были не раньше, чем через полчаса. Чтобы не терять время даром, я продолжил работу.

…Эти строки я пишу поздно вечером, плача от дыма и отмахиваясь от комаров. Артур с перебинтованной ладонью сидит рядом. Никто к нам так и не приехал, не прилетел и не приплыл. Вероятно, наш сигнал просто не заметили. Что ж, может, это и к лучшему. У нас еще есть одна ракета, но стоит ли ее использовать? Если бы приехал врач, Артур вряд ли бы остался на острове. Впервые я задумался, каково мне будет одному на Абакумихе. Остров, совсем недавно представлявшийся мне невероятно живописным, показался унылым и безрадостным. От одной мысли, что много дней мне придется одному смотреть на эти острова, покрытые мрачным сосновым лесом, на это однообразное море, на это солнце, гвоздем торчащее посреди противного голубого неба, стало не по себе. Артур должен остаться. Лишь бы не было заражения, тогда уже вызывать врачей просто необходимо. Поблизости есть много сфагнума, ранозаживляющего, обеззараживающего мха. Можно использовать его. На юго-западном берегу Абакумихи я видел маленькие листья папоротника — тоже вполне пригодны для этого. Нужно сделать все, чтобы рана затянулась.

День третий. 10 июля. Вторник.
Проснулся я, как ни странно, невероятно уставшим. Во всем теле была большая, ленивая истома, тягучая, как резина. Малейшее движение отзывалось ватной болью в мышцах. Результат двух дней непрерывной работы. От энтузиазма не осталось и следа. Мне стоило немалых усилий, чтобы пересилить лень и отправиться за водой на островок. По дороге заметил, что птицы, которые в первый день, едва завидев нас, шарахались врассыпную, сейчас лишь настороженно вскидывали головы и провожали внимательными взглядами — мол, этим-то здесь чего нужно? К нам явно привыкали…

На островке, к моему удивлению, все ручьи почти пересохли, вода во впадинах стала мутно-зеленоватой. Ценность островка таяла на глазах. Пришлось вернуться и идти к каменным уступам. Там я нашел отличную воду. Глубокая впадина была наполнена почти доверху. Я огляделся: таких луж поблизости было немало, но все они то ли заросли тиной, то ли сильно позеленели. Как бы такая участь не постигла и наш новый источник. Вероятно, лужу надо чем-то прикрыть от солнца, дабы не высохла, и хорошенько промарганцевать, чтоб ничего не завелось.

О еде мы почему-то не вспоминали до самого вечера, вероятно, легенда об огромной питательности мидий имела под собой основание. Работали в тот день без передыха. Натасканные бревна для строительства хаты (так мы называли свой дом) кончились еще утром. Пришлось снова взять на себя роль ломовых тягачей. Нужной длины бревна быстро иссякли. Нам все чаще и дальше приходилось удаляться от бивака и брать бревна гораздо длиннее, чем было необходимо. Класть такие бревна было глупо. Рубить их — едва ли умнее. Поэтому мы решили их пережигать. Очаг наш работал весь день бесперебойно, окуривая сизым дымом все вокруг, в особенности нашу хату.

Пережженные бревна мы заливали водой, обрубали черные угли и клали на стену. Особенно тяжело мне давалась рубка пазов. Сухожилия кисти просто не в состоянии были сжиматься от противной ломоты. Ближе к вечеру со стенами было покончено. Я сходил за пресной водой, Артур приготовил мидий и брусничный отвар. Ужин задобрил наши рычащие желудки, и с новыми силами мы продолжили строительство. Пробежав по округе, собрали немного более или менее уцелевших прямых досок. Через час в срубе стояли солидные крепкие нары и столик. Нашлась доска и для полки над нарами, на которую мы свалили всю нашу мелочь. Уже поздно вечером мы начали класть крышу, но, измотанные, уставшие, решили отложить это дело на завтра.

В течение дня появлялись небольшие наметки планов на будущее. Неплохо было бы составить хотя бы приблизительную карту Абакумихи и собрать гербарий местных растений. Можно сколотить простенький плотик и сплавать на Кондостров, где был наш последний перевалочный пункт до высадки и где сейчас живут наши ангелы-хранители, организаторы и инструкторы робинзонады. Правда, до этой базы километров семь, но до ближайшего берега Кондострова всего лишь метров двести-триста…

День четвертый. 11 июля. Среда.
Проснулся внезапно рано утром и с полатей увидел солнце прямо в проеме двери. Подобно египтянам, мы поставили дом входом к восходу солнца. Ярко-малиновый диск быстро выплывал из-за светло-синего моря.

Я чувствовал себя совершенно разбитым. Правая кисть почти не работала — сказывался трехдневный, почти непрерывный мах топориком. Вставать не хотелось.

Проснулся снова уже за полдень. Первым делом сильно разозлился на свою леность и усталость и, стряхнув Артура с плащ-накидки, пошел за мхом. Он цвел поблизости. Мох нужен был, чтобы забить зияющие щели в стенах. В три приема я принес достаточно мха и разложил его с солнечной стороны хаты — сушиться.

Во второй половине дня, когда ветер явно грозил натянуть дождь, мы развернули настоящие дебаты: чем крыть крышу — еловым лапником или сосновым? Сосен здесь было много, елей же раз-два и обчелся, и те какие-то потрепанные, полузасохшие, покрытые мхом и лишайником. Я был категорически против вырубки елей. Артур, напротив, вспоминая добротность еловых лап, предлагал повалить пару хороших деревьев и обчистить их. Спор длился минут пятнадцать, в результате, мысленно плюнув друг другу под ноги, мы разошлись, оставшись каждый при своем, а хата без крыши. Первым не выдержал жалкого вида нашего бивака Артур. Махнул на свои еловые принципы, взял топор, и мы отправились рубить сосновые лапы. Несколько заходов, с сосенки по ветке — и через пару часов крыша была вполне сносной.

Во время последнего захода я незаметно для себя увлекся и поднялся по камням чуть ли не на самую высокую точку острова. Любопытства ради залез еще выше — на засохшее ветвистое дерево и огляделся. С севера на восток вдоль горизонта тянулась еле заметная, чуть более синяя, чем море, линия земли. Вся южная сторона была испещрена островами. Приглядевшись к ним пристально, я узнал два знакомых острова. Когда шли на высадку, наш баркас дважды бросал якорь у этих островов и высаживал на них Робинзонов, наших конкурентов. До ближайшего острова, названного Горбатым, было километра два. На нем высадился Даниил, угрюмый богатырь из Люберец, взявший прозвище «Дикий». Немного южнее выглядывал из-за Кондострова пологий островок, названия которого я не запомнил. Там высадился парень, тоже из Люберец, по прозвищу «Михайло». Позже я узнал, что на этот остров через несколько дней забросили парня из Чимкента по прозвищу «Али». Так что там их теперь двое.

Кондостров занимал в этой панораме добрую четверть горизонта. Прикинув расстояние, я снова подумал о плотике…

В этот день я совершил первую исследовательскую вылазку в глубь Абакумихи. Некоторое время шел почти в сплошных дебрях сосен, мха и травы. Брусника еще только цвела. Вскоре сосновые буераки кончились, пошло редколесье с частыми каменными проплешинами. Издали заметил геодезический знак — трех-четырехметровую пирамиду из посеревших от времени и одиночества бревен и досок. На одном из боковых бревен было приколочено что-то вроде лестницы. Взобравшись на самую верхушку пирамиды, я снова огляделся. Это уж точно была наивысшая точка Абакумихи. Спускаясь, натолкнулся на табличку, приколоченную к центральному шесту. На ней было грубо вырезано: АБАКУМИХА ПАВ. А. С.

Вернулся к биваку берегом. Артур между тем набрал мидий, и вскоре мы их щелкали, словно орехи. Надо сказать, что последнее время у меня к ним выработалось стойкое отвращение. Как я ни старался тщательно их очищать, песок все время хрустел на зубах, да и после каждой трапезы на зубах образовывался отвратительный желтый налет, который без щетки просто не удалить. Единственное, что меня заставляло есть мидий, — это чувство прогрессирующей слабости во всем теле. Полуголодный режим давал о себе знать. Мы уже начали замечать, что стоит только резко встать, как в глазах темнеет и на фоне этой темноты разворачиваются фантастические цветные картины. Труднее стали даваться крутые подъемы и спуски.

За едой я рассказал Артуру о своих открытиях в глубине Абакумихи, заметил, как при упоминании об утке в его глазах блеснули голодные огоньки. После короткого спора решили завтра ставить силки у гнезда. Обсудив прошедший день, сели за дневники — в своем доме, под своей крышей. Хорошо! Появилась даже мысль сделать игральные карты из бересты, но это на будущее, когда навестим соседей. Выглянув в очередной раз из хаты, чтобы проверить, идет ли дождь (притащила-таки его туча), я заметил на мутном горизонте судно. Скорее даже угадал его по шлейфу дыма. До него было километров пять. Я крикнул Артуру: «Корабль на горизонте!» — и он тотчас выскочил из дома. При этом обронил:
— Черт побери, никогда не думал, что слово «корабль» может меня так взволновать…

Проследив за судном взглядами до самого северного монолита Абакумихи, за которым оно скрылось, мы вернулись в хату и сошлись на том, что судно очень напоминает наш баркас.

Каково же было наше удивление, когда через полчаса мы услышали человеческие голоса! Выскочив из хибары, увидели старых знакомых: Громова — представителя клуба «Полярный Одиссей», нашего врача Олега Щукина и сухопарого психолога Айзека.

Оказывается, они объезжали всех Робинзонов, выясняли психологическую обстановку, физическое состояние. Взвесившись на портативных весах, я узнал, что за несколько дней робинзонады потерял… десять килограммов! Громов между делом подкинул ценнейшую информацию: на Абакумихе в изобилии растет родиола розовая — золотой корень, очень ценное растение, обладающее антисептическими, ранозаживляющими, общеукрепляющими свойствами.

Но все это было мелочью по сравнению с тем, что сообщили нам напоследок. Оказывается, на Абакумихе где-то спрятан клад. Самый обыкновенный клад, о котором, кроме того, что весь клад — наш, нам ничего больше не сказали. Перед уходом мы условились днем, во время полного прилива и отлива, вывешивать на западной стороне Абакумихи спасательный жилет, входивший в наше стандартное оснащение. Ярко-оранжевый, его трудно не заметить на фоне темного острова. Один вывешенный Жилет означал, что у нас все в порядке, два — означали вызов. Громов и его спутники сказали, что зайдут к нам через два дня.

Когда Артур вернулся (врач брал его на баркас, чтобы перебинтовать ладонь), мы тут же начали прикидывать, где искать клад. Всплыли в памяти слова щетинистого мужика на баркасе о ценности примыкающего к Абакумихе островка. Уж не клад ли он имел в виду?

Артур сказал, что по большому секрету паренек Василий на баркасе сообщил ему, будто все клады на островах прятали недалеко от места высадки Робинзонов. Это была вторая точка поиска. Прятать клады они могли и у каких-то приметных мест на острове, а что на Абакумихе более приметного, чем геодезическая пирамида? Стоило пошарить и там. Итого — три точки поиска. Что принесет нам завтрашний день?