Стал ихтиофагом
Сегодня 4 апреля. Одиннадцатый день голодовки. Подготовка к охоте кончилась, но организм обессилен. Слабею с каждым часом.
Сегодня я обязан добыть рыбу. Едва увидел стаю рыб, как перестал чувствовать холод. Шерстяные трикотажные штаны и свитер немного задерживали согретую телом воду, но дрожу я ужасно. Ружье прыгает в руках, как пулемет. Мелкие рыбешки суетятся вокруг. Вот похожие на наших красноперок красноглазые белобокие рыбы – усачи. Они то прячутся в зарослях камыша, то выплывают на чистую воду. Ершики крутятся у самой маски, грозно вертят хвостиками, подняв колючие спинные плавники. Но резвиться с рыбьим молодняком недосуг. Где же достойные меня настоящие рыбы? Ага!.. Вот из зарослей вылезает трехкилограммовый сазан. Надо незаметно подкрасться… Очень трудно унять дрожь. Выстрел. Мимо… Сазан кидается влево, со дна поднимается ил. Прямиком через камыши я спешу на берег. Добыть ничего не удалось, но настроение прекрасное. Теперь я твердо знаю – сегодня у меня будет рыба!
Долго греюсь у костра и бегаю вокруг него, сушу одежду. И снова в воду. Но на сей раз я надел на себя все, что у меня было. Нейлоновая куртка создавала положительную плавучесть: не смог погрузиться под воду. Пришлось наложить песку во все карманы.
Большущий сазан бодро плывет впереди. Я догоняю его. Вот он повернулся боком. Этого-то мне и надо. Стрела пронзает его насквозь: 30 атмосфер не шутка! Сазан мой! Он еще бьется на дне, вздымая тучи ила, но уже тащу его за гарпунный шнур и спешу на берег. Моей радости нет предела – я уцелею!
Охота спорилась. Сазаны не слишком проворны и не слишком пугливы. Лещи поосмотрительнее. Они только высунутся из водорослей – и тут же назад. Холод не позволяет терпеливо выслеживать их. Впрочем, удается подстрелить и несколько лещей. Усачи любят большую глубину и обычно держатся у самого дна, все время что-то щупая своими небольшими усиками. А где же сомы?
Ем я одну рыбу, прямо ихтиофаг – пожиратель рыб. Так древние греки называли представителей племен, обитавших у Красного моря. Рыбные блюда у меня четырех сортов: рыба вареная, жареная на вертеле, на камне и сушеная. Рыба хороша даже без специй. Пока еще не началась настоящая жара, соли мне не добыть. Поступаю так. В яму помещаю капроновый лоскут, наливаю морской воды и жду, пока она немного выпарится. Потом окунаю в нее куски рыбы.
Жизнь принимает какие-то определенные очертания. Я занят с утра до вечера. Удивительно вынослив человеческий организм! Я едва не замерзаю, но не болею. Поначалу боялся воспаления легких и ушей, плеврита, гриппа, однако ни разу даже не кашлянул. Правда, я овладел искусством дрожания. Дрожь – это мышечная работа, во время которой выделяется добавочная тепловая энергия. Пульс становится реже. Когда лежу неподвижно, насчитываю меньше 50 ударов сердца в минуту. Обычно у меня было на 10 больше. Белков и жиров хватает.
Силы, в общем, восстановлены. Кажется, я даже вошел в мало-мальски спортивную форму. Однако без сахара, хлеба, картошки вес продолжает падать.

Остров в огне

Утром 10 апреля, я, как обычно, охочусь в тростниках у берега. Вдруг даже через дыхательную трубку почувствовал запах гари. Поднимаю голову – дым. Спешно возвращаюсь на берег. Остров в огне! Горит даже торчащий из воды тростник. Очевидно, ветер разнес по острову угли костра. Прошлогодняя трава и тростник сухи, как порох. Огонь цвета кипящей меди. С ревом и треском огненная лавина движется по острову, высоко в небо поднимается черный дым. Вот, думаю, теперь-то уж в Тайлакджегане заметят дым и приплывут посмотреть, что здесь стряслось. А как там моя кибитка? Благо, что документы зарыты в песок. Я бегу побережьем, обгоняя огонь.
Остров выгорел за час. Иду по пепелищу к своему домику. Самое грустное зрелище – обгоревшие ежики. Я не подозревал, что они здесь обитают. Беднягам бежать было некуда. Я оглядываю горизонт: как всегда, пусто.
На острове не осталось даже веточки для растопки. Пора убираться отсюда. До следующего большого острова около 700 метров – доплыву ли?
…Сначала перестаю чувствовать ноги. Они деревенеют. Все мелкие мускулы застыли, сосуды сжались. Холод ледяной рукой хватает за горло. Начались спазмы дыхательных путей. Я задыхаюсь…
…Но страх, как и злость, повышает содержание адреналина, а тот, в свою очередь, стимулирует некоторые физиологические и психологические процессы. Накапливаются запасы гликогена, и физическая выносливость увеличивается. Как только я испугался, от сонливости не осталось и следа. В голове мелькает мысль, что, если через несколько секунд не удастся восстановить дыхание, мне конец. Переворачиваюсь на спину и разрываю верхние пуговицы одежды. Делаю глубокий вдох. Медленно подгребая ногами и одной рукой, другой поглаживаю горло. Мышцы вроде бы не отвердели, и это успокаивает. Видимо, намокшая одежда сдавила шею. Я наткнулся на небольшую доску и с ее помощью плыву дальше. Коченею все больше, но появляется уверенность, что не пропаду и на этот раз.

На Беличьем острове

Образность казахской топонимики передалась и мне. Этот остров гораздо больше – около 6 километров. Его я окрестил Беличьим. Не знаю, как слово "белка” по-казахски, но своей формой он напоминает разостланную шкурку сибирской белки.
Растительный и животный мир здесь богаче, чем па первом острове. Как только я выкарабкался на берег, из-под ног выпорхнула и полетела на бреющем полете над кустами парочка фазанов. На южных склонах небольших дюн уже виднеются побеги зелени. Появляется неприятная мысль: скоро вылезут из нор змеи и скорпионы. Кое-где густые, колючие, переплетенные травами, непроходимые кусты. Это тугайные (приречные) джунгли. Веток для костра хоть отбавляй. Кибитку леплю на правой "ноге” Белки, ближе к Тайлакджегану.
У этого острова линия берега разнообразнее. Здесь нет тростника, лишь слои извести, глины. Множество непуганой рыбы. Она уплывает, только когда протягиваешь к ней руку. Я оглядываю темные ямы и таинственные ущелья. Вот темный силуэт показался из-под отвесного обрыва и медленно движется у дна наискось от моего пути. Тень размером с меня. Видны белые полумесяцем губы. Я отмериваю от них около 40 сантиметров – и… Но тут я подумал, что не привязан! Такой сомина может вырвать из рук ружье… Ладно, ведь такой случай бывает раз в жизни. Спускаю курок. Моя рука почти вывернута из суставов. Но к этому я готов. Скользкое тело проносится мимо меня, дважды задев лицо и сорвав маску с трубкой. Найду потом! Сом бьется, словно заарканенный мустанг. От поднявшегося со дна ила вода мутнеет. Раза два поднимаюсь на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Наконец рыбина успокаивается, и я поворачиваю к берегу. Уверенности, что сом не сорвется, еще нет. Но все же вылезаю на берег. Стрела погнута, язычок тоже еле держится. Выстрел неплохой – стрела у самой головной кости; попади я в живот – сом давно бы сорвался. Прикидываю, что в соме не менее четверти центнера. Гора мяса! Оптика маски увеличивает в воде все предметы на треть, поэтому сом и показался великаном.
Сомятину я готовлю по-туркменски. Для этого необходим тандыр – земляная печь с узким горлом, похожая на чайник. Воздух попадает туда по боковому каналу вроде как через носик чайника. Угли на дне. От них равномерно разогреваются стенки. Я леплю к ним куски сомятины величиной с кулак. И без приправ получается довольно вкусное "жаркое”.
Из кожи сома я делаю зеноц. На Памире их делают из козьих или овечьих шкур. Если зеноц надуть, его можно использовать как плавучее средство при переправе. В ущелье Вартанг в Таджикистане мне довелось наблюдать и соревнования по плаванию с зеноцами.
Следующий сом был килограммов на 12. Он взмутил воду и сорвался. Я нашел его позже: он лежал на дне брюхом вверх, в боку зияла огромная рана. Крупные рыбы почти всегда срываются, если только не попадаешь стрелой между костей или крупных хрящей. В тот же день видел сома – настоящее чудище: длиной около 3 метров с огромной сплюснутой головой, усы толщиной с карандаш, а вот глаза с пуговичку. Стрелять в такого значило бы распрощаться с ружьем.
Золоточешуйного сазана или серебряного усача высмотреть не проблема. А вот сомы отлеживаются в темных ямах или пещерах, заметить их удается только при спокойном море, когда ил оседает на дно. Я добыл еще несколько сомов.

Грибные злоключения

Весна в Средней Азии начинается бурно. Подул "афганец” – сильный теплый южный ветер из пустынь Афганистана,- и все ожило, зазеленело, расцвело. "Афганец” поднимает в пустынях песчаные бури и штормы на Арале. Вода мутнеет. Но это не беда: у меня немалый запас сушеной рыбы. Интересно наблюдать за пробуждением природы. Из веточек саксаула тянутся нежные зеленые стебельки с почками. Это и есть листья растения, других у него не бывает. Этими почками питаются верблюды, овцы, сайгаки.
Прилетают пеликаны и кормораны. Аральские пеликаны – короткохвостые птицы светло-розовой окраски. Они сразу же принялись вить гнезда в камышовых зарослях. Интересно, каковы их яйца?.. Я не подозревал, что пеликаны не умеют нырять и поэтому рыбачат в мелких местах, бродя по воде. Задрав вверх клюв, они заталкивают рыбу в свои знаменитые мешки. Зато кормораны ныряют превосходно. Черные, длинноклювые, они прилетают на остров только поохотиться. Гнезда вьют где-то в скалах.
На острове появились грибы. Понюхал, пожевал, решился сварить. После осточертевшей рыбы это блюдо показалось превосходным. Но к вечеру они дали о себе знать. Нарушилась функция мочевого пузыря. К счастью, съел я этих грибов немного. Через сутки все прошло. Еще раз подтвердилось правило – не ешь незнакомых грибов! Это происшествие заставило проанализировать свой рацион. Я вспомнил о французском враче Алене Бомбаре, авторе книги "За бортом по своей воле”. Два месяца он питался рыбой и планктоном. После своего путешествия через Атлантику долго лежал в больнице – лечил позвоночник. И лишь потому, что организму не хватало кальция. Он выбрасывал рыбьи кости. Вспомнив этот поучительный пример, я уже не бросал их в костер, а размалывал на камне и съедал вместе с рыбой.

Ностальгия

Весеннее буйство природы действует на психику, особенно когда дует западный ветер. Мысленно прослеживаю его маршрут: Атлантика – Средиземное море – Черное море – Кавказ – Каспийское море – плоскогорье Устюрт – Арал. Эти ветры проносятся и над Прибалтикой. А здесь они обсыхают, становятся знойными.
Вечерних сумерек почти что нет. Ночь начинается сразу после захода солнца. Небо черное, звезды очень яркие. Время от времени пролетают искусственные спутники. Вспоминаю узбекского астронома XV века Улугбека. Он построил недалеко от Самарканда обсерваторию и сложил из мраморных плит гигантский секстант – диаметром 40 метров.
Ясный весенний воздух позволяет наблюдать за небесными телами беспрепятственно. Каждый вечер, лежа па спине у тлеющего костра, я изучаю астрономию. Беда, что нет атласа звезд. Ведь они здесь расположены несколько иначе, чем над Прибалтикой.
…Прошел месяц. Самые трудные дни позади. С каждым днем теплеют воздух, вода, богатеет природа, и все труднее выносить одиночество. Я начинаю разговаривать сам с собой. Как Дерсу Узала, беседую с птицами, рыбами. Почти постоянно насвистываю какой-нибудь мотив.
Сегодня должно быть 1 Мая. Праздник. Температура воздуха, наверное, градусов 25; воды – вполовину меньше. Не работаю, то есть не охочусь. Стараюсь чем-нибудь разнообразить жизнь. Например, почему бы не организовать сдачу норм ГТО? Я отмеряю дистанции и расчищаю секторы. На старт забега на 60 метров приношу двух черепах и ежа. Увы, после команды "марш” мои соперники уползли в заросли саксаула… Я же сдаю все нормативы своей возрастной группы на "отлично”. Правда, главный судья – я сам.
Жаль, что нечем украсить праздничный "стол”. Хотя бы лепешка да щепотка чаю…

Чем не Робинзон?

Послеобеденное солнце начинает набирать силу. Невозможно ходить по песку босиком – жжет подошвы. Я загорел до шоколадного цвета. Вода, соль и солнце высушили кожу, она трескается, шелушится. Приходится натирать кусками жареной рыбы. Помогает не хуже крема, только запах… Когда кожа становится чересчур грязной, мою ее пеплом саксаула. В нем много поташа – карбоната калия, его моющие свойства не уступают мылу. Сам Робинзон Крузо завидовал бы мне.
Вода не только нагревается, но и становится более соленой. Маленькие листики саксаула тонут в серебристой росе. Эврика! Это же должна быть пресная вода! Положив кусок полиэтилена, я стряхиваю с кустиков росу. Делаю глоток и… скрючиваюсь, как паралитик. Роса, оказывается, солонее морской воды. Тут же солончаки! Видимо, корни саксаула высасывают из почвы соль, поэтому его древесина такая тяжелая.

Змеи

Появление черепах оказалось неожиданностью. Еще вчера не было ни одной, а сегодня целое стадо ползет между кустами, щиплют травку беззубыми ртами. Одни малюсенькие, со спичечный коробок, другие – с добрую буханку. Пробую черепашье мясо. Жарю его в тандыре, но без приправы оно не ахти какой деликатес. Рыба куда вкуснее. Яйца чаек тоже хвалить не стану.
Предстоит встреча со змеями. Хожу по острову в кедах и шерстяных носках. Речники рассказывали, что на один квадратный метр здесь приходится по змее. Преувеличивают, конечно. По ночам слышен мышиный писк. А потом раздаются шипящие звуки, словно капли падают на горячий пепел костра. Вдруг доносится резкий предсмертный писк. Это эфа поймала мышь. Эфы очень ядовиты. Но охотятся они только ночью, а днем спят, зарывшись в песок. Зато змей-стрелок я встретил много, они более метра, с четырьмя продольными полосками. Вот одна подняла голову над бугром, выгнула шею и начала водить ею из стороны в сторону. Там бегала ящерица. Вдруг мгновенно, как стрела, змея кинулась на жертву и обвилась вокруг нее. Стрелка одновременно душит и кусает. Иногда эти змеи висят на ветках саксаула; сверху лучше высматривать добычу. Экология здешней жизни проста: насекомые питаются пыльцой и соками растений, ящерицы – насекомыми, змеи – ящерицами, змеями – ежы. Еж – хан!

На берег

По карте я составил приблизительный маршрут возвращения. Он пролегал через 16 островов. О расстоянии между ними уже говорилось – около 22 километров по воде. Она еще не совсем согрелась – градусов 15. Однако змеи, возрастающая соленость воды, одиночество заставляют спешить. Полтора месяца в плену.
Из трех сомовых шкур изготовляю плотик-зеноц. Набиваю его сушеной рыбой, нагружаю одеждой, "посудой” и ружьем. Резиновый мешочек с документами вешаю на шею. Узкие проливы, до 700 метров, проплываю раздевшись – так легче. Широкие, в 2-3 километра,- в трикотажных штанах и свитере – так теплее. Если проливы между островами узкие, за день преодолеваю два-три.
Чем ближе к берегу, тем солонее вода. Мучит жажда, пропадает аппетит. На одном из больших проливов на меня обрушился шквал, и волны разбили плотик. Пошли на дно ружье, ботинки и посуда. На десятый день плавания – вечером 18 мая – я выбрался на берег. Последние полкилометра пришлось почти пройти. Было мелко, но ила по горло, и я страшно измучился. Выбрался на берег с головы до ног покрытый засохшей грязью, как болотный черт. Верблюжья колючка колола ноги, пришлось обрезать ласты и сделать из них калоши. Страшно мучила жажда. По карте до поселка Шейк-амин было около 130 километров. Это три дня пути.
Грузовик довез меня до Шейк-амина, оттуда я добрался до Кунграда. На вокзале увидел весы. Взвесился. Ровно 71 килограмм в одежде, а было 86. .
Полтора месяца я изнывал от холода, голода и одиночества. Соскучился по людям, цивилизации. Но место своего плена оставлял со светлым чувством. Я не проиграл, а получил хорошую закалку, научился приспосабливаться к самым неблагоприятным условиям. На память об Арале у меня остался полукилограммовый камень. Своей формой и цветом он похож на голову змеи. Розовые, черные и белые точки на сером фоне напоминают яйца чаек, слои извести и глины, дно Арала и черные спины сомов.
Попутешествуем еще!