22 июля. Понедельник.

Человек, с которым мне придется провести все дни на острове, родом из Монголии. Раз уж Создателю понадобилось, чтобы мы вместе оказались на необитаемом острове, то возникает вопрос — зачем? Думаю, мне удалось найти ответ. Каждый человек должен хоть какое-то время страдать, только через страдания возможно постичь жизнь. Новорожденный еще не человек, а заготовка для человека, и лишь страдания вытесывают из этой заготовки личность.

Никто не толкал нас на этот кусочек суши, мы выбрали его сами. Уверен, что каждый должен пройти испытания островом. В ночь с 22 на 23 июля началась наша одиссея. На берег острова Угморин, кроме нас с Зориктом (кличка «Будда»), была высажена и Мери. Так мы окрестили курицу, которую подбросили нам организаторы конкурса без каких-либо наставлений, и что делать с ней, мы толком не представляли. Съесть — самое простое, но надолго бы ее хватило? Было гораздо практичней оставить ее в живых, как третьего члена нашей мини-общины, и в дальнейшем наладить производство яиц, благо мы вспомнили, что яйца она может нести без помощи сородичей мужского пола. Итак, судьба Мери решена.

Ночь выдалась холодная, ветреная, но небо оставалось достаточно светлым. Решили ночевать на земле, не отдаляясь особенно от места высадки. Нашли уютную бухту, заваленную бревнами, и разожгли костер, чтобы хорошенько прогреть землю, а когда он прогорел, разбросали угли в стороны, покрыли это место ветками, мхом, травой и, подложив под голову спасжилеты, легли, укрыв от свирепых комаров лица куртками. Спали плохо. Было холодно. Голодные комары свирепствовали. Мери гуляла где-то поблизости, ошарашенная, кажется, предоставившейся свободой.

23 Июля. Вторник.

Утро встретило теплом и солнцем, но просыпаться не ‘хотелось. Однако необходимо было начинать обживать остров, и первое, что требовалось, — найти место для постройки жилища, затем отыскать пресную воду. Ближе к восточной оконечности острова обнаружили поваленный столб. По вырубкам легко было догадаться, что изначально это был крест. После тщательного обследования крошившейся под пальцами древесины обнаружили еле заметную вырезанную надпись. Крест был поставлен в 1897 году. Кто были те люди? Что их загнало в этот далекий северный край? Откуда они? Куча безответных вопросов. Но, неизвестно почему, это событие заметно подняло настроение.

В целом же Угморин особым разнообразием не отличается. Каменистый берег по всему периметру острова. Песчаную отмель заметили лишь на юго-восточной стороне, но в прилив ее заливало полностью. Рядом — несколько небольших бухт, заваленных бревнами. На берегу одной из них нашли постройки прежних робинзонов. Грубый навес меж двух больших валунов и поодаль — более пристойно сделанный шалаш, крытый мхом и ветками. Ни то, ни другое нас не устраивало. Жилище решили делать в соседней бухте, где берег был более пологий и ровный. Меж двух этих бухт нашли мы и столб, поставленный в прошлом году тоже робинзонами. На нем было 6 зарубок. Что ж, надеюсь, у нас будет больше. Весь свой нехитрый скарб перенесли к шалашу, где и решили пока заночевать. В высоких консервных банках, выброшенных морем, вскипятили чай из брусники, ромашки и пары кусочков золотого корня (родиолы розовой). Мери я покрошил кусочек сухаря, найденного на том месте, где нас высадили. Она, особенно не привередничая, склевала почти все.

Утвердив генеральный план «здания», принялись таскать бревна. Кто хотя бы раз таскал на себе бревна, знает, каково это. В конце концов пришли к более конструктивному решению — сделать из бревен плот и переправить его по воде. Но это завтра…

Еще с утра я почувствовал боль в горле, начал кашлять, насморк не давал спокойно дышать. Две таблетки сульфадиметоксина с горячим чаем вселили надежду на улучшение. Через несколько часов следов простуды как не бывало.

Прошедший день принес самую разнообразную гамму чувств — от полного отчаяния и тоски до энтузиазма и радости. Основная причина — воспоминания о прошлой жизни, о любимой девушке. Заметил, что лучшее средство от хандры — работа. Причем всякая работа кажется непосильной, пока не возьмешься за нее.

24 июля. Среда.

Комарье снова не давало спать. Проснулся чуть раньше Зорикта. Солнечная, безветренная погода. На море полный штиль. Ближе к полудню подул восточный ветер и принес некоторую прохладу. Где-то за горизонтом гремел гром, над морем проносились солидные грозы, но остров миновали…

После полудня проснулся Зорикт. Жалуется на холод. Говорит, что мерзнут суставы в коленях и эта боль не дает заснуть. Надо сказать, что мой монгольский напарник не очень разговорчив, хотя русский в необходимом для нас объеме знает отлично. С самого начала принял на себя роль Пятницы. А может, это я слишком быстро вошел в роль бывалого распорядителя-профессионала? В общем Зорикт довольно инертен, делает только то, что я скажу. Стараюсь предоставить ему самому возможность решать и выбирать, но все почему-то постоянно возвращается к простому исполнительству. Еще вчера решили, что, пока вместе, он будет учить меня монгольскому языку.

Начали осуществлять план транспортировки бревен. В полный отлив аккуратно сложили их на отмели, переложили шестами и связали плот. Едва вода начала прибывать, положили сверху несколько коротких бревен и отправились в путь. Сначала я тянул плот обеими руками, идя по пояс в воде, но затем приспособил старый багор, который Зорикт нашел в другой бухте, и, отталкиваясь им от дна, обогнул мыс, хотя, признаюсь, тем самым нарушил правила, которыми строго запрещался выход в открытое море. Больше, я думаю, такое не повторится. Только под вечер мы втянули плот на камни, но разбирать бревна не стали. До места постройки было далеко, поэтому решили дождаться прилива. Пока суд да дело, занялись добычей пищи. Зорикт собрал полную банку вороники, я сходил за пресной водой, а по пути набрал грибов: пару сыроежек, несколько лисичек и хороший подосиновик. Тем временем вода подошла максимально близко к будущему месту постройки, и мы, втянув плот на камни, разобрали его на бревна. Намокшие, они были намного тяжелее. С большим трудом перенесли их поближе к шалашу и, решив, что на сегодня хватит, занялись приготовлением еды. Добавив к собранному раньше дикого чеснока, какого-то пахучего растения с запахом петрушки, сварили мировой суп. Из бересты я быстро сделал две ложки. Правда, в обычной жизни я смотреть в сторону этой похлебки не стал бы, но здесь… На закуску — полбанки вороники. Остальное на утро.

Мери облюбовала местечко под навесом. Там мы покрошили ей сухарик, посыпали горсточку ягод, но от них она отказалась. Погода стала портиться прямо на глазах. Подул злой северо-восточный ветер, небо затянулось дымкой. Мы еще плотнее обложили мхом шалаш и забили дыры и щели в навесе над Мери. Сев поудобней у костра, разговорились. У Зорикта, оказывается, тоже была девушка. Звали ее Байра, училась она с ним в институте, но на другом факультете. Рассказывал он о ней довольно скупо. Может, это у них не принято, а может, просто не хватало слов.

Меня же снова грызла тоска… Странное сочетание: тоска по любимой, по городской жизни, по друзьям — и ни малейшего желания прервать эксперимент, ни капли раскаяния, твердое желание выиграть конкурс.

Около 12 легли спать. Свой спасжилет я отдал Зорикту укрыть ноги. ‘Ночью пошел дождь. Здорово капало в шалаш. Я сильно промок. Собачий холод не давал спать. Половину ночи я просто провертелся с боку на бок.

26 Июля. Пятница.

День пропущен. По глупости схватился за раскаленную крышку консервной банки и сильно обжег пальцы. Так что опишу два дня вместе.

Погода испортилась окончательно. Слава богу, не льет дождь. Только пугает. Зарядит моросью минут на пять-десять и исчезает. Шутник этот северо-восточный ветер. Половину ночи опять не спал. Трясло словно в лихорадке. Замерзают суставы и спина. Заработаю себе радикулит с этой робинзонадой, черт побери…

Планы громадные, но главное — изба с печкой или очагом, надоело трястись холодными ночами. Боюсь, как бы не получилось как в прошлую робинзонаду: едва успели поставить дом, приходит комиссия и объявляет, что эксперимент окончен. Наверное, именно эта боязнь, впрочем, и отсутствие всякого желания дальше мерзнуть в шалаше заставили меньше внимания уделять еде, а больше постройке дома. Вечером, да и на протяжении всего дня не покидало чувство, что работаем, не особенно напрягаясь. Во всяком случае, если сравнивать с прошлым годом. Усталость, конечно, есть и голодная слабость тоже, но все как-то более сглажено. Может быть, сказывается привычка. Вспоминаю прошлую робинзонаду. Родную Абакумиху, свое состояние на второй, третий дни. Сейчас чувствую себя намного спокойней, уверенней. Да и силы не тают столь быстро. Питаемся мы гораздо тщательнее и плотнее. Тем более грибов на Угморине намного больше, чем на Абакумихе.

Вечером Мери, дрожа от холода, стала лезть прямо в огонь. Я пожалел птицу, взял ее на колени и укрыл полой куртки. Она не сопротивлялась и издавала довольные звуки, напоминающие повизгивания. Зорикт опять рассказывал про Монголию. Отец его работал в каком-то университете, и у их семьи была масса знакомых и друзей по всему миру, да и сам он успел побывать во многих странах. Зорикт рассказывал все это, а я, раскрыв рот, слушал и завидовал. Легли около полуночи, стараясь согреть друг друга. Спал, как обычно, плохо. Мери, не колеблясь, взобралась прямо на нас и просидела всю ночь. Утро наступало, как всегда, мучительно и долго. С трудом согрелся у костра. Обожженные пальцы ныли. Начался очередной день робинзонады, похожий, как спички в коробке, на другие дни: костер, тепло, соседняя бухта, бревна, топор, щепки, мозоли, лужа с пресной водой… Вечер, ягоды, грибы, травы, костер у шалаша, горячий ужин, полусон, полулихорадка. И так уже четвертый день.

…Думаю, как бы мне описать мелкие бытовые ухищрения, и решил просто нарисовать. Первое, что мы сделали, — ручку к банке и ложки из бересты.
…Топорик наш бедовый быстро набивает мозоли, и мы обмотали рукоятку тряпичной лентой, а она сползает. Тогда я смазал ручку топора жидкой сосновой смолой и замотал лентой. Теперь она даже не шелохнется.

К концу четвертого дня погода, похоже, собралась повеселеть. Все чаще стали появляться в плотном слое туч голубые проталины. Зорикт радостно встречал их фразой: «О, монгольское небо пришло!..» У них в Монголии облачко в небе большая редкость.

27 Июля. Суббота.

Почти закончили стены хаты. Клали бревна не так, как в прошлом году, — сначала построили дом, а затем забили щели мхом. Сейчас делали это сразу, по ходу строительства. Окно решили не делать — лишняя морока. Место для нар присмотрели заранее. На уровне где-то выше колен положили меж бревен две крепкие жерди. Хотя Зорикт с трудом действовал без подсказки, был все же трудолюбив, не бездействовал. Строительство осложнялось тем, что топорик был один. Рубили по очереди. Интересно, что в этом году строительство дома обошлось мне всего лишь в одну мозоль на правой руке, Зорикту — в несколько хороших ссадин. Вообще же к этому времени ссадин и царапин у нас набралось порядком.

За эти дни состояние моей души постепенно вошло в стабильное русло. Главным двигателем стало желание поскорей закончить конкурс, естественно, победителем и вернуться домой к любимой девушке, друзьям. Тоска стала появляться лишь по вечерам. Нет уже такого жгучего ощущения безысходности, нет чувства дикой оторванности от мира. Я внутренне спокоен. Жду окончания конкурса.

28 июля. Воскресенье.

Закончена наконец-то наша хата! Хоть одну ночь проведем нормально. А то все чаще стала напоминать о себе моя многострадальная спина.

Утром положили последние венцы и принялись за крышу. Зорикт собирал крупные «лепешки» сфагнума и ягеля и подавал мне. Я тщательно утаптывал их на бревнах. За полтора часа соорудили хорошие нары. Когда вечером мой напарник пошел за грибами, я принялся за печь. Часам к девяти удалось сложить нечто отдаленно напоминающее этот предмет. Видимо, придется как-нибудь переложить. А пока — печка, похлебка, тепло и спать, спать, спать… Печь затопили простыми дровами и поняли, что это никуда не годится. Надо делать древесный уголь и топить только им, поскольку горит он без дыма. Издали казалось, что избушка наша охвачена пожаром. Сизый дым валил откуда только мог. Дольше минуты внутри невозможно было находиться. Единственная живая душа, которая умудрялась терпеть этот дымный смрад, была наша Мери. Быстро почувствовав себя хозяйкой на новом месте, она тщательно обследовала каждый угол в хате, нагадила на нарах и устроилась у Зорикта на плече. Все это натолкнуло нас на мысль, что Мери нужна отдельная жилплощадь… Еще одна задача на будущее.
Ложиться спать не спешили. Завтра выходной. Планов никаких не строим. Едим, отдыхаем, и все.

29 Июля. Понедельник.

Итак, выходной. Даже погода была располагающей. Ушел на мыс напротив бухты и провалялся там часов до двух. Небо — «монгольское».

Все было хорошо, да вот только чем дольше я лежал на теплом мысу, тем меньше мне хотелось лежать. Ощущение бесполезно уходящего времени гнусным червяком копалось в душе. Прошло семь дней. До окончания конкурса оставалось совсем немного, а у нас, наверное, и половины всех дел не сделано. В общем, я понял, что отдых мне противопоказан.

Я взял консервную банку и пошел в соседнюю бухту в надежде накопать морских червей. Пора уже было ставить продольник хотя бы через бухту. Червей не обнаружил и с горя набрал крупных мидий — попробую ловить рыбу на них. Когда подошел к хате, понял, что все-таки с родным советским напарником было бы лучше. Тот хоть что-то делал бы без указаний. Все время, пока я отсутствовал, Зорикт просто провалялся на нарах. Ни воды не принес, ни в избе не подмел, ни даже дров не наколол. Чувствую, что эта полная инертность начинает меня раздражать.

Пошли собирать доски для столика. Вернувшись, стал выковыривать гвозди, Зорикт бездельничал поблизости. Набрав немного гвоздей, тщательно подобрал доски и сколотил хорошую столешницу. Дело осталось за ножками. С этим было сложнее. Избушка наша стояла на сплошном камне, поэтому в землю вбить ничего нельзя. День был на исходе, гроза гремела почти над нами, и мы ждали проливного дождя с минуты на минуту. Пора было подумать об ужине. Я решил отложить столик на завтра. Затопив печь, мы поставили грибной суп и чай из брусничника, березовых почек и ромашки.
Гроза пронеслась, слегка проморосив. Везет нам на погоду. Сытно поужинав, мы отошли ко сну.

30 июля. Вторник.

Вот такой тривиальный конец… И горько, и обидно, и вроде бы должен был предвидеть, старый робинзоновский волк… В общем, этот день последний. Как и в прошлую робинзонаду, восемь неполных дней. Как и в прошлую робинзонаду, почти ничего не сделал. Если не считать, конечно, добротной хаты, карты и мелких запасов. Чувствую, конкурс мне не выиграть.

Утро началось как обычно. Мери склевала у меня на лбу комара, получила порцию ласковых выражений и забилась под нары. Стал замечать, что просыпаюсь с неохотой. Не хочу возвращаться из мира снов в мир робинзонады. Почему-то стал видеть много снов.

Погода исключительно «монгольская». Сходил за водой. Ополоснул лицо. Пока обсыхал, из-за мыса на горизонте вынырнул чей-то бот. По шуму мотора определил, что не наш. Так и оказалось. На боте меня заметили, помахали рукой, я ответил.

Настроение опять как два полюса магнита. С одной стороны, хочу домой. Все, на что я был способен, я доказал себе и миру еще в прошлом году. С другой стороны, раз уж взялся, раз уж снова конкурс, надо работать, бороться, выигрывать.

Проснулся Зорикт. Проводил взглядом за мыс чужой бот. Честно признался, что хотел бы уже, чтобы сняли побыстрей. Плевать ему на конкурс, на выигрыш. Домой хочет, к Байре… Какая тут, к черту, работа.

Взялся за столик. Обтесал 4 столбика под ножки. Приколотил к столешнице, соединив рейками. По-моему, получилось неплохо. Дело оставалось за лавкой и стульями. Зорикт (странно, первое проявление инициативы) стал настаивать, чтобы мы сначала составили карту, собрали ягод и грибов. Такое событие! Разве я мог отказать.

Шли медленно. Мой Пятница плелся недалече. Обошли остров часа за два. Заодно бегло обследовали литораль, обнаружив несколько поплавков, остатки рыбацкой лодки и разный другой мусор.
Когда вернулись, я сел за изготовление ящиков для хранения запасов. В это время на горизонте появился МРБ.

Чем ближе бот подходил к берегу, тем дальше от меня становилась надежда выиграть конкурс. Зорикт был вне себя от счастья…
В последний раз я обернулся к острову Угморин, к кладбищу моих надежд, и понял, что это моя последняя робинзонада.
Алексей Шеметов (Знахарь)